По каким-то его собственным мотивам, в 1949 Антон вернулся в Сан-Франциско. Предполагаемая причина — возможность поступить в Сити Колледж Сан-Франциско без школьного аттестата, чтобы избежать призыва на Корейскую войну, не имеет оснований. Нет никаких документов, подтверждающих его учебу в колледже под любым именем, которое он когда-либо использовал. Однако, на самом деле ему удалось избежать призыва. Как это у него получилось — неизвестно. Я только знаю, что он относился к корейскому конфликту с большим презрением и был устремлен избежать призыва любой ценой.
С точки зрения Антона, американское правительство не посылало войска в Корею по объявленной причине: не допустить «коммунистов» к власти. (Я пишу термин «коммунист» в кавычках, потому что настоящий коммунистический режим никогда не существовал. То, что политики и непонятливые журналюги тысячи и миллионы раз называли «коммунистическим государством», на самом деле являлось социалистической диктатурой). Антон не купился на озвученную причину. Он был уверен, что экономические причины затемняли любой крестовой поход против коммунизма. Но, даже если существовал крестовой поход против атеистического материализма лидеров России, Китая или Северной Кореи, Антон не желал с этим иметь ничего общего. «Если правительство Соединённых Штатов хотят сделать войну против коммунизма достаточно привлекательной, чтобы оправдать потери молодых жизней, — сказал Антон в то время своему другу, — то им надо стараться получше. Черт меня возьми, если я поеду в Корею».
Основой этого отношения было то, что Антон, по его словам, рассматривал политических лидеров как «самых гнилых типов в баке человеческих отходов». Попытки американского правительства представить из себя благодетеля публики с помощью «войны против коммунизма» было еще их одной ложью, думал Антон. Коммунизм стал последним воплощением Дьявола на Земле. Антон считал, что «охотники на коммунистов» 1950-х годов с католической демагогией, такие как сенатор Джосеф МакКарти на самом деле были такими же тиранами, как те, которые в прошлых веках стремились очистить общество от «ведьм» и «колдунов». Антон был полностью согласен с термином, используемым оппонентами крестового похода наших дней, в этот раз против коммунистов: «охота на ведьм».
В Сан-Франциско Антон зарабатывал на жизнь случайной работой — игрой на пианино и органе, а также фотографируя результаты автокатастроф, пожаров и уличных драк. Для развлечения он иногда посещал миниатюрный Кони-Айленд — «Плэйленд», который растянулся вдоль Оушен-Бич. Во время одной из таких прогулок его привлекла молодая женщина: Кэрол Лансинг, дочь исполнительного директора банка Wells Fargo. Антон показался ей таким же привлекательным, как и она ему. В 1951 они поженились.
Кэрол Лансинг, первая и единственная жена Антона (Тони) ЛаВея, как она выглядела в 1952. Антон и Кэрол прожили в браке 9 лет, и имели одного общего ребенка: дочь Карлу Марицу. Они развелись в 1960 году. Кэрол больше не вступала в брак, так же, как и Антон. С личной коллекции Антона Шандора ЛаВея
Когда Антон блуждал по Сан-Франциско в поисках возможностей продать фотографии страховым компаниям и полиции, он был свидетелем самого худшего в человечестве: убийства, самоубийства, ущерба от поджогов, разбитые машины с ранеными или мертвыми водителями и пассажирами в луже крови, тела, вытащенные из залива Сан-Франциско, куда их бросали убийцы или они сами падали вместе с их машинами, тела женщин, изуродованных или убитых их ревнивыми любовниками, мужчины, зарезанные или застреленные их «лучшим другом», тела детей, распластанных на тротуаре или дороге, сбитые водителями, которые потом сбежали с места преступления. Но больше всего у Антона вызывала тошноту непременная толпа зевак, которые получали садистское удовольствие от трагедий: иногда они имели возможность предупредить трагический исход, но они бездействовали.
Постоянное наблюдение самого худшего в людской натуре имело негативное влияние на мыслительный процесс Антона. Вместо того, чтобы сбалансировать самое худшее в человеке с самым лучшим, Антон обычно формулировал свои мысли только на основе бессмысленного и разрушительного поведения, которое он наблюдал. Результатом этого дисбаланса были следующие мысли, как он мне говорил к примеру:
«Христианство подавляло людей на Западе так усердно последние 19 столетий, что целые нации стали называться христианскими, но основа человеческой натуры осталась неизменной. Социально и культурно, человек едва ли продвинулся по сравнению со своими звериными предками. Только наука и технология, которым христианская церковь противостояла на протяжении столетий, хоть как-то прогрессировали, и только вопреки христианству, а не благодаря ему».
Этот набор мыслей — это несбалансированная версия социологического термина «культурного провала» во время начала и середины 20-го столетия. Под конец того столетия и в начале нынешнего социологи и другие виды социальных аналитиков предложили еще более мрачную оценку: человечество регрессирует в новый тип Культурных Темных Веков. Поэтому, видение Антона не такое уж уникальное; но оно было несбалансированным.
Один особенный случай со сбежавшим с места аварии водителем взволновал Антона больше, чем все другие, которые он фотографировал: тот случай с маленькой «черной» девочкой (скорее всего с темно-коричневой кожей, так как очень мало негров действительно черные), которая возвращалась домой со своего первого дня в школе. Ее мать стояла на веранде своего дома, наблюдая, как ее ребенок смеясь, переходит улицу, когда автомобиль пролетает под знаком «Стоп», подбрасывает ее на сорок футов (12 метров) и быстро угоняет прочь. Антон не наблюдал саму трагедию. Это то, что ему рассказали, когда он прибыл делать фотографии. Тело ребенка, сказал мне Антон, было уже накрыто одеялом, но оно не могло скрыть потоки крови.
История смерти маленькой «черной» девочки, сказал мне Антон, впечатлила его больше, чем остальные сцены, которые он фотографировал, потому что это было в сегрегированной, нищей части города, и потому что она влекла за собой ужасную потерю: незамужняя мать теряет своего единственного ребенка и единственную родную душу. Поэтому Антон заключил:
«Бога нет. Не существует высшего, всемогущего божества на небе, которое заботится о людях. Нет никого, кого волнует судьба человечества. Человек — это единственный существующий бог. Человека надо научить отвечать перед собой и другими людьми за свои действия».
Проблема, ставшая перед американскими бунтарями, пытающимися стать богами, — сказал мне Антон, и его абсолютно необходимо назвать американским бунтарем, — они не знали, как этого добиться в их собственной стране. Адольф Гитлер достиг статуса бога в Германии прошлого столетия, так же как «дорогой лидер» Ким Чен Ир в Северной Корее в этом столетии, став суровой, патриархальной фигурой, которая как старозаветный «Бог», жестоко будет наказывать непослушных. Возможно, старшее поколение американцев можно было построить такой методикой, размышлял Антон, это не сработает с молодыми американцами, которые стали более неподвластные авторитету. Они последуют за богом или богоподобным человеком, думал Антон, если он будет подобным им самим, только мудрее и сильнее. «Если эта личность будет казаться молодому поколению и тем пожилым людям, которые не намерены слепо подчиняться авторитету, такой, кто чувствует те же эмоции, желания и боли, характерные человечеству, вместо рождения от девственницы и прописки в раю, — объяснял Антон, — то тогда он будет принят всем человечеством. Но эта фигура будет не отцом, а скорее страшим братом».
Какая символическая фигура окажется самой подходящей? Ну, кто был тем единственным литературным божеством (по крайней мере, литературным по пониманию Сатанистов), которое было представлено не как «Отец наш, сущий на небесах», а как могучий брат? Для Антона, и позже для тех, кто последовал за ним, этим божеством мог быть только «Братец Сатана», темная сила, если не настоящая личность, которая витает среди людей и вмешивается в их дела. Поэтому, человек, представившийся послом «Братца Сатаны» на Земле, может захватить умы молодого поколения и старших людей, сомневающихся в преобладающем понимании иудо-христианской религии.
Антон был готов стать членом любой группы, именующей себя сатанистами. Проблема была в том, что он не смог найти ни одну такую группу. Исследуя одну калифорнийскую организацию, по слухам являющейся логовом дьяволопоклонников — телемитов, он обнаружил, что они были, по его словам, «кучкой окулистов, сидящих и почесывающих свои пупки, как «восточные мудрецы», которые они считали центром вселенной». Читая статьи в СМИ о так называемых сатанистах, Антон смеялся и думал: У вас может быть греческая танцевальная группа в прозрачных тогах и с гиацинтами в волосах, и если где-то встретится символ Пана, пресса назовет это дяьволопоклоннической бандой на сексуальной оргии.
Антон припомнил Пана, потому что он только что прочитал биографию (авторства Джона Симонда) того ужасного, проклятого дьяволопоклонника Алистера Кроули, который оказался, по исследованиям Симонда, фальшивкой, позером, слабым и неопасным человеком, запихивающим себя наркотиками. Однако, существовало одно произведение Кроули, которое Антон высоко оценил: его прекрасная, берущая за душу «Ода Пану». Но этого оказалось недостаточно, чтобы разочарование от еще одного тупика в его поисках.
После рождения дочери Антона и Кэрол — Карлы Марицы, Антон начал работать в полиции над теми случаями, которые приведут его к созданию собственного сатанинского культа вместо поисков существующего. Ему доверили расследовать случаи под кодом «800», или, как их называли, «заявки сумасшедших» — когда в полицию обращались по поводу: завываний на чердаке, объектов, таинственно падающих с потолка, секретных лучей и излучений, сбивающих людей, мертвых собак, воющих после смерти, приведений и прочих призраков.
Так как полицейские не хотели тратить время на подобные случаи, объяснил Антон, они отдавали их ему. Противники насмехались над историями Антона о его связях с офицерами сан-франциского отдела полиции. Но они и представить не могли, насколько эти связи были близкими. В течении многих ночей, проведенным мною в «Черном доме», полицейские заходили побеседовать с Антоном, и спрашивали, не нужна ли ему помощь в укрощении дебоширов, которые часто дудели в дудки и кричали напротив «Черного дома», и швыряли что-нибудь в окна или в одну из собак Антона, которая все еще была во дворе. Антон угощал офицеров кофе и бубликами, и говорил, что он не нуждается в защите от «человеческого мусора», которому нечем было заняться; и на самом деле, Антон справлялся абсолютно сам. Он вырезал еще одну большую дырку в парадной двери, через которую он стрелял из пневматического пистолета в нарушителей спокойствия. Антон был превосходным стрелком, как я определил, когда мы вместе тренировались на стрельбище. Я сам довольно неплохо стреляю, он попадал в яблочко намного чаще, чем я. Он также профессионально стрелял через «бойницу» в его двери, разбивая окно автомобиля из своего пневматического оружия, и этого было достаточно, чтобы напугать негодяев до полусмерти. Шины их автомобиля визжали, когда водитель нажимал педаль газа до предела в позорном бегстве. Я знаю. Я наблюдал это лично.
Между прочим, Антон мог использовать свой «Магнум» 45-го калибра или «Смит и Вессон» 38-го, или любой другой его пистолет, способный пробить окно машины так, что сидящий внутри мог словить пулю. Пулька пневматического пистолета едва пощербила стекло. Она не прошла вовнутрь, и этого результата добивался Антон, так как он не хотел убивать хулиганов. Он намеревался хорошенько их напугать, чтобы они больше не рискнули возвращаться, и этот метод сработал, для блага всех участвующих.
Возвращаясь к работе Антона над случаями «800» или «заявками сумасшедших», основной причиной, по которой некоторые офицеры полиции не желали расследовать их и передавали это дело Антону, является то, что лично они сами верили в призраков и не думали, что эти заявки на самом деле фальшивые, и боялись этого достаточно, чтобы избегать любой конфронтации с ними. Я не уверен, сколько подобных полицейских существует в наше более просвещенное время; но в конце 1960-тых я встретил несколько таких типов. К примеру, в те года я завел роман с глубоко верующей католичкой, чей отец — офицер разведывательного отдела полиции Сан-Франциско, верил в сверхъестественное.Во время одной из наших бесед он рассказал, как его дом пережил нашествие полтергейста, который тряс дом так основательно, что он, его семья и все вещи в доме попадали на пол. Когда он рассказывал эту историю, его жена и дочь слушали вместе со мной, его жена кивала головой в знак согласия, а его дочь — еще слишком маленькая во время этого предполагаемого происшествия, чтобы хоть что-то помнить, оставалась нейтральной в своем мнении — к моему величайшему облегчению.
По словам Антона, он брал свой спальный мешок в «дом с привидениями» и проводил там целую ночь, чтобы найти точный источник звуков или чувства присутствия, пугающего жителей дома. Один из случаев Антон описал мне как дело «миссис Аткинс, низкой женщины с куриными грудями и кудрявыми волосами, и ее мужа Сэмюэля, большого, распутного вида мужчины в рабочих штанах, поддерживаемых только подтяжками» (буквальные слова Антона). Разговор вела миссис Аткинс, время от времени поддерживаемая «да, это правда» от Сэмюэля. Она жаловалась на стоны, исходящие с чердака их старого каркасного дома, который однажды принадлежал старой женщине, чьи фотографии и памятные вещи были найдены там.
«Поэтому, я уверена, — процитировал Антон миссис Аткинс, — это ее стоны раздаются в ночи».
Антон уверил миссис Аткинс, что он сделает все возможное, чтобы «засечь ее присутствие». Итак, он сидел в одиночестве на своем спальном мешке в темноте чердака, не слыша ничего, кроме своего собственного дыхания, и уже начал клевать носом, когда подул ветер и появился «стонущий» звук. Антон ползал по карнизам среди пыли и паутины, пытаясь найти источник звука, но когда он достиг верхней точки дома, он понял, что «стоны» раздаются из точки вне чердака, которая оказалась на крыше.
На крыше Антон нашел «старую ржавую жестяную банку, вроде той, что использовали для оливкового масла, без крышки» (описание Антона), застрявшую на карнизе дома. Ветер дул в нее таким образом, что она издавала гудение из своего горлышка, которое и было теми «стонами», которые отдавались через чердак во весь остальной дом.
Закончив свое расследование, Антон бросил банку к ногам мистера и миссис Аткинс со словами: «Вот вам ваше привидение». С легким удивлением и большим отвращением он наблюдал разочарование на их лицах. «Это все? — спросила миссис Аткинс. — Нет, такая маленькая банка не смогла бы издавать столько много шума». Очевидно, они хотели верить, что это был призрак старой хозяйки дома, поэтому Антон сказал им с наименьшим возможным сарказмом: «Конечно, дух старухи добавил громкости вибрациям жестянки, но вам не следует об этом беспокоиться: я также об этом позаботился». Ага, это уже получше. Теперь они получили желаемое — изгнание духов, пусть только частичное, но они поняли, что им придётся этим довольствоваться.
Если случаи «800» и отличались от вышеописанного, и не исходили от психически нездоровых людей, тогда ответом был приколист, разыгрывающий людей, возможно для поддержания веры в привидения. Одной из наиболее знаменитых извращённых шутников, которых разоблачил Антон во время его расследований случаев «800», была владелица известного отеля и ресторана возле залива Халф Мун возле Сан-Франциско. Ее работники жаловались на появление призрака в столовой, который разбивал стаканы в баре и издавал странное свечение на стенах. Когда Антон обшарил это место, он обнаружил скрытый альков за баром, который и привел его к отгадке. Хозяйка, самопровозглашенный медиум, проектировала призрачные образы из проектора в алькове, и сбивала стаканы с бара проволокой, протянутой сквозь скрытые дыры.
Были ли они само названными медиумами, разыгрывающими легковерных, или одинокими личностями, заявляющими, что их «облучают из космоса», все люди из «вызовов 800» желали верить в привидения. Они не хотели слышать практические, логические, научные объяснения Антона их проблем, или все, что разрушало их фантазии. Антон подумал: «Черт, именно поэтому люди нуждаются в религии, в вере в сверхъестественное. Они не могут быть ответственными, не могут полагаться на свой ум и тело. Они нуждаются в некой сторонней силе, на которую можно положиться, волей которой можно объяснить свою судьбу. Если они примут абсолютные ответы здесь и сейчас, им придётся принять свою собственную неадекватность, провал своих собственных жизней; но они не способны это принять.»
Антон любил головные уборы: шляпы соломенные, фетровые, ковбойские; дерби, кепи греческих рыбаков, полицейских, таксистов; шлемы — о чем бы вы не подумали — все уже было у него. Он также любил лес. Он мне не раз говорил, что если бы он не стал Сатанистом, он бы стал натуралистом. Одной из причин, по которой он восхищался Генри Дэвидом Торо было то, что Торо покинул ненавидимое им общество и стал жить в лесу в построенной им самим хижине. Антон фантазировал сделать то же, но он слишком глубоко увяз в организованной городской жизни, создании музыки и сексе с его многочисленными ведьмами, чтобы когда-либо реализовать эти фантазии. Даже во время его прогулок по лесу, он никогда не был одиноким.
©Agnemir
http://darksunrising.narod.ru/